Только не вздыхай, — говорит сынок. — Только не думай, что их нет. Они есть. И это я тебе на опыте говорю. Черненькие такие с полосочкой, ты их не видел? – У нас есть проблема и куда посерьезнее, сынок… – Какая это? – На кухнегоблины! И вдруг сынок выводит меня из «дрожания». Я понимаю, сынок, — говорю. Никогда, сынок, не пригодилась мне высшая математика, а уж физика и подавно. Человеки! — повторил сынок. Это ему понравилось.

Раньше я был очень жадным и очень от этого мучился. Мужик входит в аптеку и спрашивает фармацевта: — У вас есть какие—нибудь сильные успокаивающие таблетки? Разговор отца и сына: – Сынок, не увлекайся в столице девочками.

И она уезжает

На год тебя хватит, — говорит сынок. – Потом ты получишь инфаркт, я тебя знаю, на этом все и закончится. Вдруг встречаемся у нее дома. Вдруг говорим о дружном классе…, а не об экзаменах и отметках. И все заканчивается… Нет, школа продолжается… Но все не то (для меня, во всяком случае). Снова будни. Снова предметы и экзамены. Поверь мне, кроме размахивания корочками, нет в этом ничего.

Сижу, слушаю их… и дрожу от счастья

И были бы они гораздо круче! И физика была бы круче и математика…Никто не отменяет их. Только никаких бы экзаменов не понадобилось! Я бы ввел в школе, в институтах, да везде, новые великие предметы: «Как научиться дружить» Это посерьезнее будет любой математики! Что такое эгоизм и как сделать так, чтобы он не разрывал нас, а соединял».

Я их и пропил! Возьмёшь синюю таблетку — и история здесь закончится: ты проснешься и поверишь в то, во что захочешь поверить. Возьмёшь красную таблетку — останешься в СтранеЧудес, и я покажу тебе, насколько глубока эта кроличья нора. — А вы прикольный аптекарь.

А потом я стал принимать специальные таблетки, и все как рукой сняло. Теперь я и сам не мучаюсь, и всем другим продаю эти таблетки от жадности. Жена его спрашивает: — Что с тобой? — Все очень плохо: врач дал мне таблетки и сказал, что мне придется их пить всю жизнь. — И что же в этом такого страшного?

Главным бы это сделал

У меня проблемы. И дергается правое плечо. Доктор (продолжая писать): Валерьянка и две таблетки пофигина на ночь — и как рукой, как рукой. Посетитель: Ночами мне снится, что я строю подземные пирамиды в Тоскане. Меня страшно беспокоит сохранность фресок и поведение связующего раствора в контакте с грунтовыми водами. Посетитель: Доктор, я чувствую и понимаю женщин. И вот только-только начали, как мужа ее переводят на работу в Москву.

Сынок слушает. Cобирал по крупицам, и на своем горьком опыте испытал тоже…, потому что, ну кто это нам преподавал?! Я бы занимался воспитанием Человека. Предметы… это правильно, — вдруг говорит сынок. — Это, конечно, важная штука… но не главная. Не понял? — говорю. Не главное это, папа, — он вздыхает. Прошел год со времени этого нашего разговора.

У-у-у, какие это были времена

Мама рассказывала, что у меня было много энергии, из-за чего я всё, что не попадалось мне под руку ломал и крушил. Мне было год и семь месяцев! Как-то к нам приехала тётя Наташа, моя вторая тётка, и как назло у меня был приступ дикого бешенства. Мама людей услышала, тем более ей самой было не сладко от моих проказ, и она повела меня к доктору. Мы вошли в светлый кабинет невропатолога, у порога которого была ковровая дорожка и об которую я споткнувшись упал и почему-то громко заржал.

И кто там, где в роду нагрешил, никто не знает. Да и есть ли сейчас уже разница

Они то и не дали мне умереть с голоду. Институт образования, остался единственным, не тронутым реформами, после развала СССР. И окунутся в эту кухню, было очень даже мне на пользу. Сейчас нахожусь в активном поиске режиссёра, у которого я бы с удовольствием снимался и учился ремеслу режиссёра. Я говорю, вам нравится, как моя жена поет? – Извините, я ничего не слышу, эта идиотка так верещит.

Но я уже был не здесь, а там, в том 68 году, в нашем пятом «В». Где сразу представилась мне она — невысокого роста, в сильных очках, улыбчивая… Нинэль Львовна Маркова

Дима, а чем это у тебя в машине так воняет? Я всегда кладу в карман записку с адресом, чтобы в случае опьянения меня могли доставить домой. – И что вы там пишете? Девушка, а у вас парень есть? – Нет. – Как? У такой красивой, умной девушки и нет парня? – Сдох, сука, от счастья.

Муж и жена вечером ложатся в постель. Льет и льет без конца. Дороги не видно. Но, знаете, на душе хорошо. Мой сынок, Илюша, без пяти минут доктор философии, три года проработал учителем, он знает, что говорит. И я задумался. А как оно было, в мои времена? Полетела жизнь назад, замелькали лица учителей и воспитателей… Много их было на моем веку. Кого же я помню? В садике — Раису Ивановну, с трудом.

Нет, был всплеск, — говорю, — был… Нинэль! Преподавала английский… Но не поэтому она вспомнилась, что у нас пошел английский, а потому, что вдруг появились в нашем классе забота и боль… Понимаешь? Вдруг с ней почти на равных… Вдруг человек у плиты, а не училка у доски… Готовит нам, что-то потрясающе вкусное.

Что такое любовь» Это покруче любой физики

Снова из нас готовят тех, кто получат медали, будут поступать в ВУЗы страны, работать на заводах, вершить пятилетки… Но кому это надо?! Сынок слушает. Будь моя воля, я бы вложил весь удар не в образование, нет… В воспитание. Потому что в атмосфере любви все входило бы без сопротивления. Нужно только создать это всеобщее требование, чтобы воспитание Человека стало главным… Все чтобы это поняли!

И сердце подпрыгивает от радости… Разработали они все-таки программу для школ. Которая сначала соединяет детей, а потом уже дает свои знания! И вот уже результаты после двух месяцев поражают… Меняются учителя.

Забота и боль! Не за то, как мы будем английский знать, а какие мы будем человеки. И теперь уже я вздыхаю. Взяло это у меня годы, десятки лет… И сейчас, оглядываясь назад, я говорю тебе… Всю эту учебу можно было проскочить за один год, за полгода. А я сел и написал сценарий. Закончил я два института, сынок, — говорю, — массу всяких курсов в придачу.