С февраля по апрель (цикл из 5 стихов)

И пение метели. И начал бродить по селам, По шляхам, Желтым и длинным; Он писал для костелов Иуду и Магдалину. Слепые живут наощупь, трогая мир руками, не зная света и тени и ощущая камни: из камня делают стены. За ними живут мужчины. Простите нас. Мы до конца кипели, и мир воспринимали, как бруствер. Мы продолжаем жить. Мы читаем или пишем стихи. Мы разглядываем красивых женщин, улыбающихся миру с обложки иллюстрированных журналов.

В умолкшие поля меня неси. Я, знаешь ли, с отчизны выбываю. Свои стихи доканчивая кровью, они на землю глухо опускались. И я, Боже мой, получу деньги. Но, сознавая собственную зыбкость, Ты будешь вновь разглядывать улыбки и различать за мишурою ценность, как за щитом самообмана — нежность… Живи, живи, и делайся другим, и, слабые дома сооружая, живи, по временам переезжая, и скупо дорожи недорогим.

С февраля по апрель (цикл из 5 стихов)

Стихотворения и поэмы, Нью-Йорк, 1965 (далее «СИП»), в которой они также не датированы. Справа озеро очередное с каменными берегами, с деревянными берегами. И вот мы находим, выходим на побережье. Я поднимаю руки и голову поднимаю, и море ко мне приходит цветом своим белесым. Мы умрем на арене. Тем лучше. Не облысеем от женщин, от перепоя. И сызнова полет автомобильный в ночи к полупустым особнякам, как сызмала, о город нелюбимый, к изогнутым и каменным цветам.

Ищи, ищи неславного венка, затем, что мы становимся любыми, вс? менее заносчивы пока и потому вс? более любимы. И вечный бой. Покой нам только снится. И пусть ничто не потревожит сны. Седая ночь, и дремлющие птицы качаются от синей тишины. И вечный бой. Атаки на рассвете. И пули, разучившиеся петь, кричали нам, что есть еще Бессмертье… Сердца рвались, метались и храпели, как лошади, попав под артобстрел.

Я увидеть хочу то, что чувствуешь ты. В этом доме ночном, где скрывает окно, словно скатерть с пятном, темноты полотно. Да-да. Пора. И каждый понимает. Ладони бы пожать — и до свиданья. Как будто бы я адрес позабыл: к окошку запотевшему приникну и над рекой, которую любил, я расплачусь и лодочника крикну. Все кончено. Теперь я не спешу. Езжай назад спокойно, ради Бога. Я в небо погляжу и подышу холодным ветром берега другого.) Ну, вот и долгожданный переезд.

Теперь ты идешь один, идешь один по асфальту, и навстречу тебе летят блестящие автомобили. Поставим памятник в конце длинной городской улицы или в центре широкой городской площади, памятник, который впишется в любой ансамбль, потому что он будет немного конструктивен и очень реалистичен. И Пушкин падает в голубо- ватый колючий снег Э. Багрицкий.

С грустью и с нежностью

Потом глядели медленно и нежно. Им было дико, холодно и странно. Над ними наклонялись безнадежно седые доктора и секунданты. И памятник поэту. Пустой бульвар. И голова опущена устало. Желтый ветер манчжурский, говорящий высоко о евреях и русских, закопанных в сопку. О, домов двухэтажных тускловатые крыши! О, земля-то вс? та же. Только небо — поближе.

И все тогда пойдет по-другому. И бороду сбрив, я войду по ступеням в театр… Рыбы зимой живут. Рыбы жуют кислород. Рыбы плывут без света. Под солнцем зимним и зыбким. Не осуждая позднего раскаянья, не искажая истины условной, ты отражаешь Авеля и Каина, как будто отражаешь маски клоуна. О, ощути за суетностью цельность и на обычном циферблате — вечность!

Женщины. Дети. Деньги. Музыку поглотят камни. И музыка умрет в них, захватанная руками. Гнезда без птиц, гнезда в последний раз так страшен цвет, вас с каждым днем все меньше. Ну что ж, стреляй по перемене мест, и салютуй реальностям небурным, хотя бы это просто переезд от сумрака Москвы до Петербурга.

Я вытаскиваю, выдергиваю ноги из болота, и солнышко освещает меня маленькими лучами.1 Полевой сезон пятьдесят восьмого года. Я к Белому морю медленно пробираюсь. И веточки невидимо трясутся, да кружится неведомо печаль: унылое и легкое распутство, отчужденности слабая печать.

Дмитрию Бобышеву Пресловутая иголка в не менее достославном стоге, в городском полумраке, полусвете, в городском гаме, плеске и стоне тоненькая песенка смерти. Верхний свет улиц, верхний свет улиц вс? рисует нам этот город и эту воду, и короткий свист у фасадов узких, вылетающий вверх, вылетающий на свободу.

Ну, Бог с тобой, нескромное мученье. Но на земле остались Иуды и Магдалины! С. В. * Подготовка текста: Сергей Виницкий. Земля переходит в воду с коротким плеском.