Они жили в гостинице в одном номере, обе были влюблены в Антона, и он частенько нырял в их гнёздышко как в омут с головой. Чехов и сам понимал: пора на что-то решаться. Чехов жил в Ялте с матерью и сестрой, окруженный их неустанной, жертвенной заботой. Чехов пытался вообразить это самое «навеки» с одной, пусть даже любимой, женщиной, и… в его представлении это выходило слишком похоже на рабство. А между тем умирающему Чехову писание давалось все труднее и труднее.
Однажды Чехов задумал роман «О любви». Сам Антон Павлович панически боялся жениться. Да и «любовница-литература» в последнее время что-то капризничала. Пьесы «Иванов» и «Леший» на сцене успеха не имели, рассказы, с каждым годом становившиеся все менее веселыми, публика стала поругивать… Дома — тоже нехорошо. Была петербургская писательница Лидия Авилова, замужняя дама, воспылавшая к Чехову внезапной, экзальтированной любовью.
И вот в ту осень 1889 года в доме Чеховых появилось новое лицо. Подруга Маши — 19-летняя Лидия Мизинова
Чехов поглядывал на нее с интересом, но, казалось, в толпе барышень никак не выделял. Там оказалась его фотография с надписью: «Добрейшему созданию, от которого я бегу на Сахалин и которое оцарапало мне нос. P.S. Эта надпись ни к чему меня не обязывает».
Сначала на пароходе от Ярославля до Перми, потом через Сибирь в наемном экипаже («Посадили меня, раба Божьего, в корзинку-плетушку и повезли на паре, — описывал Антон Павлович. В доме Чеховых эти мангусты — зверьки шустрые, неугомонные и пронырливые — устроили такой бедлам, что двоих из них пришлось отдать в Московский зоопарк.
Похлебина-Вермишелева, умная Кундасова, и… Лика. Теперь Чехов уже не скрывал, что его совершенно по-особому тянет к этой сероглазой девушке. Когда они были окружены людьми — искали друг друга глазами и, казалось, хотели очень многое сказать. Когда Лика возвращалась в Москву, Чехов писал ей письма, в которых был куда смелее, чем в разговорах.
В доме Чехова она почти сразу сумела поставить себя как будущая хозяйка: наравне с сестрой и матерью хлопотала об обедах, об устройстве гостей
Или вот еще: «В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и в сущности я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Это был упоительный аттракцион — Лику то ошпаривала волна счастья и надежды, то леденило отчаяние. И еще: «Извольте, я женюсь. Отец, Павел Егорович, таганрогский купец второй гильдии, происходил из крепостных крестьян (его отец, дед Чехова, разбогатев, выкупил и себя, и свою семью).
До получения диплома врача нужно было еще дожить, и Чехов нашел для себя временный, как ему тогда казалось, заработок — писать в газеты фельетоны
Любил музыку, играл на скрипке, малевал иконы и свято верил в пользу образования. Но вот сыновей своих лупил нещадно, будто самый дремучий мужик. Мальчики Чеховы, просыпаясь по утрам, гадали: будут их сегодня пороть или нет. Чаще всего пороли. Однажды в бочке с дорогим оливковым маслом обнаружилась утонувшая крыса. Вылить масло было бы разорением.
Он просто выкинул из бочки утопленницу и пригласил в лавку священника — освятить масло и отслужить молебен. В Таганроге самыми богатыми людьми были греки, и отец отдал Антона с братом Александром в греческую школу, думая, что это поможет им в будущем сделать карьеру.
И действительно, отличные оценки в табелях за первый год у обоих братьев свидетельствовали, что мальчики втянулись. И даже когда отец, окончательно разорившись, бежал от долгов в Москву и вскоре за ним туда перебралась вся семья, 16-летний Антон остался в Таганроге доучиваться в гимназии.
А вот всибирские женщины Антону Павловичу не приглянулись
Мать страшно постарела и была изнурена грошовой работой (стиркой, починкой белья). И вскоре вся Россия стала зачитываться веселыми «пустячками» с подписью Чехонте. Со временем рассказы делались все более мастерскими, глубокими, но вместо прежнего веселья в них стала сквозить тоска и безысходность.
Напрасно Лика Мизинова ждала от Чехова предложения. В конце концов она и сама поняла, что Антону Павловичу доставляет удовольствие сама игра с ней и ни о чем большем он даже не помышляет.
В те времена у Левитана был громкий роман с замужней дамой, женой полицейского врача Дмитрия Павловича Кувшинникова. Она брала у Левитана уроки живописи, прекрасно играла на фортепиано и по праву гордилась тем, что у нее самый оригинальный дом в Москве. В столовой соседствовали турецкие шелковые подушки и русские крестьянские рушники. И вот теперь к любовному треугольнику присоединилась еще и Лика. Она собралась на Волгу на этюды с Кувшинниковыми и Левитаном.
У героини была внешность Лики и судьба Софьи Петровны. Главная улика — дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с художником». И вот после стольких лет уверток и сомнений Антон Павлович поехал в Москву, к Лике, капитулировать. Антон Павлович в открытую изменял ей, а она даже не имела права протестовать. Кто она? Не жена, не невеста, даже не любовница… Лика написала Чехову совершенно безумное письмо: «За что так сознательно мучить человека?
Назовите этим словом Вашу собачку»… И очень скоро все пошло почти по-прежнему. Теперь Чехов, бывало, сравнивал ее с Похлебиной, которая «тоже когда-то грозилась убить себя штопором». Бывало, он снова загорался страстной любовью к Лике. И тут же остывал и куда-нибудь уезжал от нее. К примеру, в Европу. Надолго. И ей не писал, и в письмах родным даже не спрашивал о ней, куда больше интересуясь, как там без него поживает мангуст Сволочь.
В общем, он бросил Лику одну где-то в Швейцарии, беременную и несчастную. Эту историю Чехов довольно близко к натуре описал в «Чайке» — первой своей по-настоящему удачной пьесе. Там вообще многое было взято с натуры. И вот премьера. Лика Мизинова, к тому времени уже вернувшаяся из-за границы, постаревшая, подурневшая, тоже была на премьере «Чайки». В ее душе что-то сломалось. И очень мало расстроилась, когда Чехов буквально на следующий день написал ей, что просит перенести дату на два, а лучше на три года. Видимо, Лика Мизинова, наконец, Чехова разлюбила.
И, между прочим, только став возлюбленной Чехова, пьесы которого были настоящей находкой для МХТ, Книппер окончательно победила Андрееву. Поначалу Антон Павлович и с Ольгой пытался вести ту же игру, что и с Ликой Мизиновой. И по-прежнему предпочитал не смешивать любовь и плотские потребности, удерживая Ольгу на расстоянии, в положении постоянной платонической возлюбленной — и только.
Сибирские барышни и женщины — это замороженная рыба. Надо быть моржом или тюленем, чтобы разводить с ними шпаков». Конечно, она приезжала к мужу так часто, как только ей это позволял театр. Бывало, Чехов и сам ездил к ней в Москву. Тепло попрощавшись со всеми, Чехов — к последней — подошел к Лике. И подал ей конверт.
