Остап был неумолим. Ну, — сказал Остап, — будем двигаться. Он останется таким же, каким был у нее гимназисткой, невестой или любовницей молодого повесы. Никеша и Владя были вполне созревшие недотепы. Владелец «Быстроупака» был чрезвычайно доволен. Каждому из них было лет под тридцать. На плохие шансы я не ловлю. Дело будет поведено так, что никто ничего не поймет. Молодые люди зарделись.

Ипполит Матвеевич, держа в руке сладкий пирожок, с недоумением слушал Остапа; но Остапа удержать было нельзя. Первым чувством владельца «Быстроупака» было желание как можно скорее убежать из заговорщицкой квартиры. Полесов не понял своего нового друга — молодого гвардейца.

Елена Станиславовна села на стул, в страхе глядя на Остапа. И стал путано объяснять свои беды. Тут был и дворник дома № 5, возомнивший о себе хам, и плашки в три восьмых дюйма, и трамвай, и прочее. Это значит, — ответил Остап, — что вы отсталый человек. Виктор Михайлович не решился представить молодых людей гиганту мысли. Молодые люди засели в уголке и принялись наблюдать за тем, как отец русской демократии ест холодную телятину.

Это, — сказал Остап, — гигант мысли, отец русской демократии, особа, приближенная к императору. Поможем детям! Будем помнить, что дети — цветы жизни. Я приглашаю вас сейчас же сделать свои взносы и помочь детям. Только детям, и никому другому. Тем не менее Остап велел ехать и искать.

Поэтому, когда Полесов постучал в дверь и Елена Станиславовна спросила «Кто там?», Воробьянинов дрогнул. Мы с коллегой прибыли из Берлина, — поправил Остап, нажимая на локоть Ипполита Матвеевича, — но об этом не рекомендуется говорить. Войдите сюда, в эту комнату… В таком возбужденном состоянии его застала Елена Станиславовна, с трудом тащившая из кухни самовар.

«Молодая была немолода». Какой смысл в модернизации атомных «Орланов»?

Остап решил действовать. Мадам, — сказал он, — мы счастливы видеть в вашем лице… Пришлось начать снова. Изо всех пышных оборотов царского режима вертелось в голове только какое-то «милостиво повелеть соизволил».

Часть 1. Старгородский лев

Государственная тайна. Остап показал рукой на Воробьянинова. Ипполит Матвеевич встал во весь свой прекрасный рост и растерянно посмотрел по сторонам. Он ничего не понимал, но, зная по опыту, что Остап Бендер ничего не делает зря, — молчал. В Полесове все происходящее вызвало дрожь. Он стоял, задрав подбородок к потолку, в позе человека, готовящегося пройти церемониальным маршем. Хорошо! — грянул Остап.

Никеша и Владя преданно глядели на голубую жилетку Остапа

С вашей помощью мы хотим связаться с лучшими людьми города, которых злая судьба загнала в подполье. В таком случае прошу их пригласить сейчас же на маленькое совещание под величайшим секретом. Я побегу к Максиму Петровичу, за Никешой и Владей, а уж вы, Елена Станиславовна, потрудитесь и сходите в «Быстроупак» и за Кислярским.

И с этими деньгами вы собирались окупить все расходы по нашему предприятию? Кто это говорит? Или Дарвин? Нет. Я слышу это из уст человека, который еще вчера только собирался забраться ночью в квартиру Грицацуевой и украсть у бедной вдовы мебель. К чему ввязываться в такое опасное дело? Ведь могут донести. Никеша и Владя пришли вместе с Полесовым. Бывший гласный городской думы Чарушников, тучный старик, долго тряс руку Ипполита Матвеевича и заглядывал ему в глаза. Под наблюдением Остапа старожилы города стали обмениваться воспоминаниями.

Граждане! — сказал Остап, открывая заседание

Остапа несло. Дело как будто налаживалось. Крепитесь, — сказал Остап наставительно. Вы знаете, кто это сидит? — спросил Остап, показывая на Ипполита Матвеевича. В лучшем случае два года со строгой изоляцией, — подумал Кислярский, начиная дрожать. Я тебе покажу, сукин сын, — подумал Остап, — меньше чем за 100 рублей, я тебя не выпущу». Одни из вас служат и едят хлеб с маслом, другие занимаются отхожим промыслом и едят бутерброды с икрой. И те и другие спят в своих постелях и укрываются теплыми одеялами.

И этот шанс..

И мы, господа присяжные заседатели, им поможем. Ипполит Матвеевич даже и не старался ничего понять. Красиво составлено, — решил он, — под таким соусом и деньги дать можно. В случае удачи — почет! Не вышло — мое дело шестнадцатое. Помогал детям, и дело с концом». Золотая голова», — думал он. Ему казалось, что он еще никогда так сильно не любил беспризорных детей, как в этот момент. Товарищи! — продолжал Остап. Мы должны вырвать детей из цепких лап улицы, и мы вырвем их оттуда!

В порядке старшинства, господа, — сказал Остап, — начнем с уважаемого Максим Петровича. Уважаемый Максим Петрович заерзал и дал от силы тридцать рублей. В лучшие времена дам больше! Лучшие времена скоро наступят, — сказал Остап, — впрочем, к беспризорным детям, которых я в настоящий момент представляю, это не относится. Полесов сбегал домой и принес пятьдесят.

В присутствии самого Ипполита Матвеевича считаю эти разговоры излишними. Всего, — возгласил Остап, — четыреста восемьдесят восемь рублей. Елена Станиславовна, долго крепившаяся, ушла в спальню и вынесла в старом ридикюле искомые двенадцать рублей. Остап начал резвиться. Дело помощи детям должно находиться в тайне. Это, кстати, в ваших личных интересах. При этих словах Кислярскому захотелось дать еще пятьдесят рублей, но больше уже не приходить ни на какие заседания.

Крепитесь. Полная тайна вкладов, то есть организации. А вдруг!.. Впрочем, все зависит от того, под каким соусом все это будет подано». О дне следующего заседания вы будете оповещены особо, — говорил Остап на прощание, — строжайший секрет. Сейчас нажрутся, будут песни орать! Всю капусту у нас съели на месяц вперед!.. Голос его любовницы был тот же, что и в девяносто девятом году, перед открытием парижской выставки.