И дождалась… И вот ввели в семью чужую… И что ж нашел я с изумленьем? И сердцем далеко носилась Татьяна, смотря на луну… Не ты ль, с отрадой и любовью, Слова надежды мне шепнул? Но день протек, и нет ответа. Стыдом и страхом замираю… И, полно, Таня! В эти лета Мы не слыхали про любовь; А то бы согнала со света Меня покойница свекровь.
Да полно, милый, ради бога. Ну что ж? ты едешь: очень жаль. Ах, слушай, Ленский; да нельзя ль Увидеть мне Филлиду эту, Предмет и мыслей, и пера, И слез, и рифм et cetera?.. Привычка, Ленский».— Но скучаешь Ты как-то больше.— «Нет, равно. Однако в поле уж темно; Скорей!
В уныние погружена, Гостей не слушает она И проклинает их досуги, Их неожиданный приезд И продолжительный присест. Да ты не слушаешь меня…— «Ах, няня, няня, я тоскую, Мне тошно, милая моя: Я плакать, я рыдать готова!..» — Дитя мое, ты нездорова; Господь помилуй и спаси! Чего ты хочешь, попроси… Вдруг мысль в уме ее родилась… Вообрази: я здесь одна, Никто меня не понимает, Рассудок мой изнемогает, И молча гибнуть я должна.
Лорд Байрон прихотью удачной Облек в унылый романтизм И безнадежный эгоизм
И между тем душа в ней ныла, И слез был полон томный взор. Вдруг топот!.. О боже! что подумал он!» В ней сердце, полное мучений, Хранит надежды темный сон; Она дрожит и жаром пышет, И ждет: нейдет ли? Но не слышит.
Она зари не замечает, Сидит с поникшею главой И на письмо не напирает Своей печати вырезной
Они поют, и, с небреженьем Внимая звонкий голос их, Ждала Татьяна с нетерпеньем, Чтоб трепет сердца в ней затих, Чтобы прошло ланит пыланье. Но в персях то же трепетанье, И не проходит жар ланит, Но ярче, ярче лишь горит… Так бедный мотылек и блещет И бьется радужным крылом, Плененный школьным шалуном; Так зайчик в озими трепещет, Увидя вдруг издалека В кусты припадшего стрелка.
Меж тем Онегина явленье У Лариных произвело На всех большое впечатленье И всех соседей развлекло. Давно ее воображенье, Сгорая негой и тоской, Алкало пищи роковой; Давно сердечное томленье Теснило ей младую грудь; Душа ждала… Тоска любви Татьяну гонит, И в сад идет она грустить, И вдруг недвижны очи клонит, И лень ей далее ступить. Приподнялася грудь, ланиты Мгновенным пламенем покрыты, Дыханье замерлт в устах, И в слухе шум, и блеск в очах…
Но так и быть! Судьбу мою Отныне я тебе вручаю, Перед тобою слезы лью, Твоей защиты умоляю..
И вот она одна. Всё тихо. Светит ей луна. Облокотясь, Татьяна пишет. И всё Евгений на уме, И в необдуманном письме Любовь невинной девы дышет. Письмо готово, сложено… Среди поклонников послушных Других причудниц я видал, Самолюбиво равнодушных Для вздохов страстных и похвал. Еще предвижу затрудненья: Родной земли спасая честь, Я должен буду, без сомненья, Письмо Татьяны перевесть.
Письмо Татьяны предо мною; Его я свято берегу, Читаю с тайною тоскою И начитаться не могу. Кто ей внушал и эту нежность, И слов любезную небрежность? Кто ей внушал умильный вздор, Безумный сердца разговор, И увлекательный и вредный? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Зачем вы посетили нас? В глуши забытого селенья Я никогда не знала б вас, Не знала б горького мученья.
Она по-русски плохо знала, Журналов наших не читала, И выражалася с трудом На языке своем родном, Итак, писала по-французски..
О свадьбе Ленского давно У них уж было решено. Не спится, няня: здесь так душно! Открой окно да сядь ко мне». — Что, Таня, что с тобой? — «Мне скучно, Поговорим о старине». Я влюблена»,— шептала снова Старушке с горестью она. — Сердечный друг, ты нездорова.
К соседу… да велеть ему, Чтоб он не говорил ни слова, Чтоб он не называл меня…— «Кому же, милая моя? Я нынче стала бестолкова. Куда? Уж эти мне поэты!» — Прощай, Онегин, мне пора. «Я не держу тебя; но где ты Свои проводишь вечера?» — У Лариных. Я тут еще беды не вижу. «Да, скука, вот беда, мой друг». — Я модный свет ваш ненавижу; Милее мне домашний круг, Где я могу… Они дорогой самой краткой Домой летят во весь опор. Теперь послушаем украдкой Героев наших разговор: — Ну что ж, Онегин?
Настанет ночь; луна обходит Дозором дальный свод небес, И соловей во мгле древес Напевы звучные заводит
Все стали толковать украдкой, Шутить, судить не без греха, Татьяне прочить жениха; Иные даже утверждали, Что свадьба слажена совсем, Но остановлена затем, Что модных колец не достали. Так в землю падшее зерно Весны огнем оживлено.
Но наш герой, кто б ни был он, Уж верно был не Грандисон. Дай окроплю святой водою, Ты вся горишь… Я не больна: Я… знаешь, няня… Внушать любовь для них беда, Пугать людей для них отрада. За что ж виновнее Татьяна? Я знаю: дам хотят заставить Читать по-русски. Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать?
Я рад.— «Когда же?» — Хоть сейчас. Поди, оставь меня одну. Дай, няня, мне перо, бумагу, Да стол подвинь; я скоро лягу; Прости». Татьяна, вспыхнув, задрожала. Что делать! повторяю вновь: Доныне дамская любовь Не изъяснялася по-русски, Доныне гордый наш язык К почтовой прозе не привык. Я не могу понять. Кто ты, мой ангел ли хранитель, Или коварный искуситель: Мои сомненья разреши.
Владимир сухо отвечал И после во весь путь молчал. Но говорят, вы нелюдим; В глуши, в деревне всё вам скучно, А мы… ничем мы не блестим, Хоть вам и рады простодушно. Татьяна слушала с досадой Такие сплетни; но тайком С неизъяснимою отрадой Невольно думала о том; И в сердце дума заронилась; Пора пришла, она влюбилась.
